Блог

ты замираешь от случайного «Привет!»
ты ждешь заветного «Мы скоро будем вместе»
и, пересоленный подсахарив рассвет,
ты примеряешь кружева кустарной лести

ты не смущаешься от взглядов ниже бус,
за откровение ты принимаешь грубость,
ты забываешь, что такое вкус,
и вспоминаешь, что такое мудрость…

безжалостна ты в жалости к себе,
ты в боли безраздельной ищешь благо
и, пряча заклинания в мольбе,
прищур иронии ты разбавляешь влагой.

а ночью в одиноком полусне
ты вспоминаешь утешительные бредни:
«Для той, кто хочет счастья при луне,
не первой важно быть, а быть последней…»

я слышу тихий голос твой,
ленцой подёрнуты слова,
акцентов южных тетива
щекочет глубину острот…

а шелест нежных губ порой,
как патина, рифмует речь,
но беспощадности картечь
срывает кружева щедрот.

я помню, как ночной порой
сквозь недоверия броню
приблизил губы я к огню,
и потекли стихи с высот.

и опьянённый той игрой,
вином и вязкой тишиной,
текилой, как любви слюной,
обжёг я пересохший рот.

когда огонь внутри затих,
тебе я посвятил свой стих,
ты настороженно притих…
— Прочесть? Здесь только для двоих.
ты выглянул из глаз чужих:
— Не стоит. Глупость. Слов твоих.

мне страшно просыпаться одному,
готовить завтрак и бессмысленно курить,
смотреть на небо и с собою говорить,
и выть на солнце, как на бледную луну.

мне больно не делить себя с тобой,
не угощать, не восхищать и не бесить,
мне тяжело себя в себе носить,
не веря ни в надежду, ни в покой.

мне безразлична той свободы пустота:
свобода от тебя страшней тюрьмы.
я попросил бы у тебя тебя взаймы,
но вместо слов у горла — тошнота.

ведь ты посмел не оправдать восторг,
ты как-то смог в пожаре уцелеть,
и, выбрав обустроенности клеть,
ты эпилогом подменил пролог…

сегодня ночью я опять не буду спать
от обострённой филигранности своей,
я превращу в развратный Колизей
своей обиды измождённую кровать…

я буду мстить неведомо кому
за встречу ту волшебную зимой,
но, проводив проспавшихся домой,
мне вновь уснуть придётся одному.

я знаю, что когда-нибудь умру
не от инфаркта и не от рваных ран,
а оттого, что, как обугленный курган,
не захочу один проснуться поутру.

я снова улетаю от себя
туда, где нет родных и нет оков,
где дорожат и ценят, не любя,
и где улыбка — поважнее слов.

я снова улетаю от тебя
туда, где мне с тобой так хорошо,
где никогда ты не предашь меня,
где никогда меня ты не найдешь.

я снова растворяюсь в маете,
бомжую по вокзалам и портам.
и снова ближе всех совсем не те,
с кем рад был просыпаться по утрам.

я снова поднимаюсь над собой,
я снова вижу бездну пустоты,
я снова помолюсь себе о том,
чтоб главным в сердце снова стал не ты.

любовь — тягучий драгоценный яд,
но по рецептам нам его не продают,
и нарушаем мы аптекарский обряд,
ныряя в тишину, где нас не ждут…

и липкого отчаянья печаль,
чистосердечной неприкаянности боль,
как антидот, с улыбкой палача
вонзается в сердечную мозоль.

у этих трещин, обрывающих приход,
имен так много, что взорвутся корабли.
но навсегда запомнится мне то,
которым твои губы обожгли.

когда, налив эльзасского вина,
я чувствовал, что всё в тебе стерплю,
ты прошептал, добив меня до дна:
«Тебя я никогда не полюблю»

и хруст стекла, и капли по столу,
и резь в груди, и темноты испуг,
когда внутри я ощутил золу:
теперь ты ни любовник мне, ни друг.

так уменьшается без всякой наркоты
объект желания, дающий жизни сок,
так безграничное сияние мечты
сникает в жалости тоскливый уголёк.

но от слепой интоксикации любви
так беззащитна пережитого броня:
и снова солнце плещется в крови,
и снова жгут затянут у локтя…

и вырываясь из глиссады цепких рук,
я помолюсь, как прежде, на Луну,
и, заходя уже на пятисотый круг,
я снова разобьюсь, но — не сверну.