Зеркало

мелькает мальчик одинокий
в Фейсбуке сине-«голубом»:
у каждого свои заскоки,
а у него — крутой альбом.

он лайкает чужие фотки,
подмигивает и тупит,
рассматривает чьи-то шмотки,
жратву, само собой, постит.

в друзья кого-то добавляет,
кого-то удаляет нах,
и про него никто не знает,
что он в долгах весь как в шелках.

он задолжал три тыщи другу,
он мамин пропустил звонок,
он перетрахал всю округу,
но стать единственным не смог.

он ждёт субботы, чтоб нажраться,
чтобы оторваться, как свинья,
чтоб снова с кем-то поебаться,
а то ведь жизнь пройдёт зазря!

он обаятелен по моде,
почти всегда полураздет,
и на его смазливой морде
всегда написано: «Привет!»

когда обдолбан и накурен,
он недоволен сам собой,
но он не может жить без «дури»,
ведь только в «дури» есть покой.

и вот опять ему не спится:
хороший, видно, порошок…
но между нами нет границы:
я точно так же — одинок…

Экзаменатором коварным…

экзаменатором коварным,
на всех вопросах засыпая,
во сне, до боли мемуарном,
мне шепчет осень золотая:

«Из переходности глагольной
ты выплетаешь макраме,
ты изощрённостью фривольной
напоминаешь Малларме,

тебе плевать на пыльность стиля,
на вязкость слога, гулкость фраз,
на всё, за что тебя простили,
на цвет польстившись наглых глаз,

ты, научившись жить без денег,
учиться начал, чтоб учить,
ты, как отпетый шизофреник,
с собой пытаешься дружить,

ты укрупняешь Волю Неба,
ты измельчаешь боли суть,
и для тебя важнее хлеба
пивка холодного хлебнуть;

ты искренне не понимаешь,
зачем учителям грубить,
хотя давно и точно знаешь:
не погубив, не пригубить;

судьбы изба на курьих ножках
к тебе всегда не тем концом,
но ты, живя не понарошку,
мечтаешь снова стать отцом;

нарушив планы, но не сроки,
ты попадёшь в полуфинал
и все штрафные, как уроки,
пробьют в скале проблем канал;

ты перестал искать ответы
на непоставленный вопрос,
как стрекозёл, пропел ты лето,
но до зимы ты не дорос.

и я красой своей прощальной
испепелю твою печаль,
я превращу слог маргинальный
в банальной мудрости скрижаль.

и, утешая, вновь унижусь:
порой ты — редкостный осёл…
но я, конечно, не обижусь:
прощающим прощают всё»

Школа

ступени школы — как пороги
реки, в которой нет начала,
побед и радостей залоги,
шаги от пристани к причалу.

мы ручейками в жизнь вольёмся,
нас океан судьбы поманит,
всего, чего хотим, добьёмся,
поверив в знаний наших знамя.

и сила дружбы, верность слову
успеха ждать пусть не заставят,
ведь только честь — всему основа:
оценки жизнь сама расставит.

Раневской

как инородная артистка,
прической сцену подметёшь
и с откровенностью нудистской
ты ложь сорвёшь с довольных рож.

потом сорвешь оваций бурю,
потом живых цветов курган,
потом рецензий море дури,
потом восторгов океан.

но через много лет услышишь
и ты последний свой звонок,
сойдешь в тираж, сойдя с афиши:
ведь мир театра так жесток.

в своей никчёмности устанешь
к глазам прикладывать платок,
саму себя же не обманешь:
без сцены ты для них никто.

и анекдоты идиотов
наполнишь сочною лозой,
и желторотых обормотов
сразишь улыбкой как слезой,

и в славе, подлинно народной,
вне ханжества, вне чепухи,
от лицемерия свободной
Ахматовой прочтёшь стихи,

и вспомнишь Мулины манеры,
нервировавшие звезду:
«Идите в жопу, пионЭры!
А Вы, вожатая, — ФПИСДУ!»

Пусть дурью кажутся другим твои проблемы…

пусть дурью кажутся другим твои проблемы,
пусть беспросветностью сочится слов смола,
ты, не выдумывая, выбираешь темы
и часто путаешь, где БЫЛ, а где БЫЛА.

размер в стихах, как в сексе, очень важен,
его ни обмануть, ни обхитрить,
но если болью стих обезображен,
размер словами можно нарастить

и с наслаждением опять продолжишь пытку,
смычок твой приласкает канифоль,
используешь последнюю попытку,
влюбившись в одиночество как в роль.

не извинившись, усмехнёшься криво,
поплачешь, притворившись старым пнём,
и распугаешь всех продрогших у обрыва
своих израненных раскаяний огнём.

и вдруг, казнив отсутствием таланта,
тебя простит церквей уставших звон,
и честностью чистейшего брильянта
тебя утешит в тишине покой икон.

Незнакомый поэт

как лист опавший с дерева земного,
дышать уставший пустотою слова,
прильнувший к тишине чужих обид,
он наслаждался умиранием навзрыд.

он жизнью всех своею обжигал,
непрошеным огнём всегда сгорал,
он жаром сердца расплавлял металл,
но теплоты ему взамен никто не дал.

он каталог своих составит бед,
он сам себе за всех ответит «Нет»
и, обескоженный, он громко промолчит,
он сам затушит пламя у свечи.

и подметет судьба своей метлой
ушедшего до срока на покой,
погонит сквозь неверия тоску,
поможет дуло приложить к виску,

и напоследок запретит ему стонать,
чтоб никому уже не смог он помешать,
но он успеет всё равно сложить стишок:
«Меня не стало. Вот и хорошо»

Ты ждешь ответа словно чуда…

ты ждешь ответа словно чуда,
как будто тишина не есть ответ,
как будто твоей жизни амплитуда
рассчитана на десять тысяч лет.

ты тратишь своё время на другого,
кто жизнь свою не тратит на тебя,
и так мучительно выдумываешь снова
причины всё простить, его любя.

давным-давно ты про него всё знаешь,
и всем понятно: вам не по пути,
но ты упрямо и упорно помогаешь
войти тому, кто собирается уйти.

и вот однажды, психанув, забудешь,
что ты ему не мать и не жена:
— Послушай, а ведь ты меня не любишь?
— Да нет! Люблю! Но… ты мне — не нужна.

Ты в свой карман «спасибо» не положишь…

ты в свой карман «спасибо» не положишь,
за словом не полезешь ты в карман,
ты буквы в пазлах смыслов перемножишь,
подтекстов удлиняя караван,

проглотишь обвинений гроздь, другую,
из снисходительности выдавишь слезу,
и, подарив улыбку озорную,
соврёшь опять на голубом глазу.

потом, подчистив кривизну размера,
заваришь кофе, выйдешь покурить…
и ухмыльнётся прошлого химера:
ведь пишешь для того, чтоб позабыть…

Мечтами окрыленная корова…

мечтами окрыленная корова
не нагуляет в грёзах молока,
ведь счастья раскалённая подкова
ей — как собаке пятая нога.

мечты нас от работы отвлекают,
мечты нас увлекают в пустоту,
мечты нас в паразитов превращают,
мечты нас погружают в слепоту.

мы знаем, что мечтать порой не вредно,
порой закон не писан дуракам,
но выглядим, мечтая, как-то бледно,
всё время получая по рукам.

ведь если рассмотреть мечту поближе,
без увлеченности другими и собой,
увидим мы, что навострили лыжи
туда, где побывал уже другой.

в труде, порой не думая о счастье,
судьбу постичь, пока не постарел,
и в Замысле себя увидеть частью —
предел мечтаний, мудрости удел!

а смокинг… — это просто спецодежда,
и фрак — какой-то странный рудимент:
ведь в одиночестве — лишь на любовь надежда,
ведь Страдивари… — это только инструмент.

Писать стихи — ума не надо…

писать стихи — ума не надо:
ум нужен, чтобы — не писать,
чтобы в пустую клоунаду
живую боль не превращать.

за пьяных строчек эскападу
ты не получишь ничего:
ни восхищений листопада,
ни банку пива у метро.

ни смрада терпкая бравада,
ни трепет девственных ресниц
не примут рифм твоих парада
и липкость граней у границ.

мы все стремимся в рабство стиля,
боясь любви рабами стать.
мы столько чувств похоронили:
кончать важней, чем начинать.

и снова в бездну маскарада
сорвется честная слеза:
и снова пустота обряда
без слов оставит образа.

на те же грабли не наступишь
на одиночества пути
не потому, что не полюбишь:
граблей не сможешь тех найти.