у подножия одной святой горы,
почитаемой друидами издревле
трав альпийских пышные ковры
наливались силою, не дремля.
и жила там женщина одна,
в домике, от глаз прохожих скрытом,
с ней делилась тайнами луна,
как лечить, как оживлять убитых.
избавляла женщина от бед
всех, кто находил к ней путь-дорогу.
у готового спасти корысти нет:
выжить помогла, и слава Богу.
снадобья волшебные её
раны заживляли и бронхиты,
доступ был открыт в её жильё —
инквизиторам, крестьянам и бандитам.
раздавала женщина свой дар,
щедро свой талант другим дарила,
но дремал в душе её пожар:
годы шли, а сердце не любило.
и однажды к ней лесник пришёл,
полюбивший юную пастушку.
взгляд его был мрачен и тяжёл:
страсть его сломала, как игрушку.
попросил он женщину помочь
зелье приворотное сготовить,
чтобы в жёны взять пастушью дочь
и бурление крови успокоить.
поначалу женщину смутил
этот пыл, который сердце губит:
ведь её никто так не любил…
да теперь уже и не полюбит…
и, коснувшись пламени огня,
робко, не надеясь, не ревнуя,
как прощения на закате дня,
тихо попросила поцелуя.
рассмеялся ей лесник в ответ:
«На себя ты в зеркало глядела?
Да тебе же двести лет в обед.
Ты совсем, старуха, одурела?»
яд змеиный смешан со слезой,
трав хмельных отвар в котле клубится:
«Ну зачем же так-то, дорогой,
над несчастной женщиной глумиться…»
и рукою верной, не дрожа,
опустила в смесь щепотку боли,
жалости на кончике ножа,
ревности дырявые мозоли.
приготовив зелье, отдала
и с улыбкой гостя проводила.
знала, как помочь, и помогла:
лесника пастушка полюбила.
яд любовный в девушку проник,
стон её дубрава заглушила:
превратился в дьявола лесник.
колдовство несчастную убило.
почернела радужная бровь,
ярость неба громом разразилась.
осенив проклятием любовь,
женщина в скалу вдруг превратилась.
глыбой неподвижной возлегла
между гор священных одиноко.
та, что стать любимой не смогла,
стала страшным нелюбви упрёком.