Пусть дурью кажутся другим твои проблемы…

пусть дурью кажутся другим твои проблемы,
пусть беспросветностью сочится слов смола,
ты, не выдумывая, выбираешь темы
и часто путаешь, где БЫЛ, а где БЫЛА.

размер в стихах, как в сексе, очень важен,
его ни обмануть, ни обхитрить,
но если болью стих обезображен,
размер словами можно нарастить

и с наслаждением опять продолжишь пытку,
смычок твой приласкает канифоль,
используешь последнюю попытку,
влюбившись в одиночество как в роль.

не извинившись, усмехнёшься криво,
поплачешь, притворившись старым пнём,
и распугаешь всех продрогших у обрыва
своих израненных раскаяний огнём.

и вдруг, казнив отсутствием таланта,
тебя простит церквей уставших звон,
и честностью чистейшего брильянта
тебя утешит в тишине покой икон.

Незнакомый поэт

как лист опавший с дерева земного,
дышать уставший пустотою слова,
прильнувший к тишине чужих обид,
он наслаждался умиранием навзрыд.

он жизнью всех своею обжигал,
непрошеным огнём всегда сгорал,
он жаром сердца расплавлял металл,
но теплоты ему взамен никто не дал.

он каталог своих составит бед,
он сам себе за всех ответит «Нет»
и, обескоженный, он громко промолчит,
он сам затушит пламя у свечи.

и подметет судьба своей метлой
ушедшего до срока на покой,
погонит сквозь неверия тоску,
поможет дуло приложить к виску,

и напоследок запретит ему стонать,
чтоб никому уже не смог он помешать,
но он успеет всё равно сложить стишок:
«Меня не стало. Вот и хорошо»

Ты ждешь ответа словно чуда…

ты ждешь ответа словно чуда,
как будто тишина не есть ответ,
как будто твоей жизни амплитуда
рассчитана на десять тысяч лет.

ты тратишь своё время на другого,
кто жизнь свою не тратит на тебя,
и так мучительно выдумываешь снова
причины всё простить, его любя.

давным-давно ты про него всё знаешь,
и всем понятно: вам не по пути,
но ты упрямо и упорно помогаешь
войти тому, кто собирается уйти.

и вот однажды, психанув, забудешь,
что ты ему не мать и не жена:
— Послушай, а ведь ты меня не любишь?
— Да нет! Люблю! Но… ты мне — не нужна.

Ты в свой карман «спасибо» не положишь…

ты в свой карман «спасибо» не положишь,
за словом не полезешь ты в карман,
ты буквы в пазлах смыслов перемножишь,
подтекстов удлиняя караван,

проглотишь обвинений гроздь, другую,
из снисходительности выдавишь слезу,
и, подарив улыбку озорную,
соврёшь опять на голубом глазу.

потом, подчистив кривизну размера,
заваришь кофе, выйдешь покурить…
и ухмыльнётся прошлого химера:
ведь пишешь для того, чтоб позабыть…

Мечтами окрыленная корова…

мечтами окрыленная корова
не нагуляет в грёзах молока,
ведь счастья раскалённая подкова
ей — как собаке пятая нога.

мечты нас от работы отвлекают,
мечты нас увлекают в пустоту,
мечты нас в паразитов превращают,
мечты нас погружают в слепоту.

мы знаем, что мечтать порой не вредно,
порой закон не писан дуракам,
но выглядим, мечтая, как-то бледно,
всё время получая по рукам.

ведь если рассмотреть мечту поближе,
без увлеченности другими и собой,
увидим мы, что навострили лыжи
туда, где побывал уже другой.

в труде, порой не думая о счастье,
судьбу постичь, пока не постарел,
и в Замысле себя увидеть частью —
предел мечтаний, мудрости удел!

а смокинг… — это просто спецодежда,
и фрак — какой-то странный рудимент:
ведь в одиночестве — лишь на любовь надежда,
ведь Страдивари… — это только инструмент.

Писать стихи — ума не надо…

писать стихи — ума не надо:
ум нужен, чтобы — не писать,
чтобы в пустую клоунаду
живую боль не превращать.

за пьяных строчек эскападу
ты не получишь ничего:
ни восхищений листопада,
ни банку пива у метро.

ни смрада терпкая бравада,
ни трепет девственных ресниц
не примут рифм твоих парада
и липкость граней у границ.

мы все стремимся в рабство стиля,
боясь любви рабами стать.
мы столько чувств похоронили:
кончать важней, чем начинать.

и снова в бездну маскарада
сорвется честная слеза:
и снова пустота обряда
без слов оставит образа.

на те же грабли не наступишь
на одиночества пути
не потому, что не полюбишь:
граблей не сможешь тех найти.

Ты всё боишься обмануть…

ты всё боишься обмануть
свою уставшую невинность,
и, прикрывая грустью грудь,
его ты тянешь, как повинность.

в своих накуренных мечтах
тебе давно он стал противен,
и в беспризорности чертах
обрюзг, устал и неспортивен.

а ты из комплексов своих
нарядный вышиваешь саван.
и помнишь, что из вас двоих
лишь только он всегда оправдан.

но сложно женщиною стать,
любви усилий не осилив:
тебе хотелось лишь порхать,
в себе не замечая гнили.

вперёд, уныния тоска!
жарь из отчаянья бифштексы!
пока тебе до сорока,
нет ничего важнее секса.

и, разуму судьбы не внемля,
пойми, что он пока живой:
ему с тобой не нужно ебли —
ты просто обними его…

Ты меня не любишь, не жалеешь…

ты меня не любишь, не жалеешь…
ну и хрен с тобой: не очень-то хотел.
совести ты, сволочь, не имеешь,
я б убил тебя, но очень много дел.

пол не мыт, на окнах паутина,
в холодильнике неделю киснет суп,
а по ящику — душевная картина
про любовь, в конце которой труп.

не боись, я бить тебя не буду:
голыми руками придушу,
а потом напьюсь и позабуду,
как курили вместе анашу.

что-то о себе я всё заладил…
ты-то как? скучаешь хоть чуток?
я вчера себе рубашки гладил
и увидел старый твой платок.

вспомнил, что давно ты не звонила,
не писала… чо ваще за нах?!
ты меня, наверно, не любила:
вечно вся в делах и в мужиках.

ща опять бельё закину в стирку,
пива выпью, выйду покурить…
я б меж глаз твоих любимых сделал дырку:
проще ведь убить, чем отпустить.

Любви всегда все возрасты покорны…

любви всегда все возрасты покорны,
но ей не внемлет одиночества надрыв:
когда в беспечности свободной и тлетворной
ты хочешь полюбить, не возлюбив.

вычитывая прошлого страницы,
ошибок не исправишь океан:
и нечем похвалиться, а гордиться
своею глупостью способен лишь баран.

ты знаешь сам, что верностью собачьей
похвастаться не сможешь, и поверь,
что именно всеядностью свинячьей
ты сам причиной стал своих потерь.

влюблённость — лишь преддверие урока,
влюблённость — сексуальности свекровь,
влюблённость — оправдание порока,
влюблённость — это всё же не Любовь.

А чо так всё уныло и тоскливо?..

— А чо так всё уныло и тоскливо?
Где установка на победу, на успех?
Не любят люди жить без позитива,
не сопли всем нужны, а звонкий смех!

Ты расскажи о том, что страстно любишь,
о том, что веселит тебя с утра,
с чем пиво пьёшь, с кем водку ночью глушишь,
как ходишь в баню и как жизнь к тебе добра!

Ты мозг вскрываешь, как вскрывают вены,
ты бред несёшь, как старый импотент.
У инвалидов и бомжей — у тех проблемы!
А ты — здоров, накормлен и одет!

И в жизни ты — светлее, озорнее,
нахальнее, наглее и сильней!
Зачем же ты, бессовестно борзея,
морочишь головы доверчивых людей?!

— Ты в общем прав, и я, конечно, дятел.
Но ведь стихи — не новости с полей,
они — не украшение в салате,
они — не погремушка для детей.

В рифмованных сомнениях — надежда,
в рифмованной печали — солнца свет,
в рифмованном величии — невежда,
в вопросе зарифмованном — ответ!

И в кривизне моей упрямой строчки
ты вдруг увидишь СВОЙ автопортрет
и сам поймёшь, над «i» расставив точки:
улыбкой можно лгать, слезами — нет.