Блог

и с каждым годом жизнь всё драгоценнее,
и неустаннее сужается проём,
и встречи с каждым взглядом сокровеннее,
и бесполезнее сомнений водоём.

мы нетерпимее становимся к уродству,
и расточительнее к тем, кто ценит нас,
мы не боимся благородства как банкротства,
и каждый миг для нас — святой свободы час.

освободившись от глупцов и идиоток,
мы начинаем разговаривать с собой,
мы в одиночестве невиданных красоток
оплакиваем нежности покой.

мы каждый вдох вдыхаем, как науку,
простой «Привет!» ценнее, чем оргазм
и чаще к сердцу мы прикладываем руку,
и за спиной всё чаще слышим про маразм.

и вот, ничтожность растворив в дороговизне,
в какой-то ослепительный момент
мы вдруг окажемся на самом пике жизни,
услышав самый главный комплимент…

и мы, поймав крупицу ложной сути,
в тщеславия укутываясь мрак,
услышим мудрость слов Риккардо Мути:
«В работе я хорош. А так — дурак».

И грандиозно, и убого,
стесняясь голой появиться,
нам Правда искренности строгой
в бесстрастной неге не приснится.

Ведь пафос — жирная одежда:
в ней форму сути не узреть,
и Правда злится словно львица:
ведь бусы ей нельзя надеть,

нельзя ей в бигудях явиться,
в ночнушке — тоже засмеют…
и что ей дома не сидится?
зачем разгуливает тут?

и невдомёк людЯм от века,
что Правде нечего надеть:
она не маска человека,
она — рождение и смерть.

она — в кровавой слизи родов,
она — по моргам лезет в нос,
её боятся полиглоты,
она внезапна, как понос.

а Ложь — всегда правдивей Правды,
и утешительней всегда,
она приятна и парадна,
она — сам стыд, но без стыда.

она, как скромность, украшает,
ведь скромность — это тоже ложь,
она одна про всех всё знает,
её ничем не прошибешь.

и изовравшиеся люди,
моралью защищая страх,
в прозреньи видят словоблудье,
в распятьи — пафос, в сердце — пах.

они всегда терпеть готовы
того, кто пафосно молчит,
но их расстраивает слово,
что ярче пламени горит.

они и в миссии Мессии
рассмотрят первородный грех,
а в аритмии — истерию,
в жестокости — веселый смех.

и если к ним придешь наряжен
ты только в честность и любовь,
они тебя возьмут под стражу,
унизят, измордуют в кровь.

их запредельность беспредельна,
их недалекость далека,
для них спасенье — лишь везенье,
а не Всевышнего рука.

и правда думает: «Я — дура?
Зачем сюда опять пришла?
У Лжи — и сиськи, и фигура,
а я — вульгарна и пошла…

Я некрасива, не прикольна,
здесь бабой жирною стою,
сама собою недовольна,
сама себя я не люблю.

И что мне делать, если люди,
насмешкой заменили смех,
любовь им заменили судьи,
а я страдай одна за всех?

но у меня другой заботы
не будет, не было и нет,
как выполнять свою работу,
в сомнениях рождая Свет»

Я провидений не ищу,
но их повсюду замечаю,
от радости порой кричу,
от озарения рыдаю,

и мне по жизни суждено
отыскивать в грязи брильянты,
любить до крови, как в кино,
трудом испытывать таланты.

у Бога выбор небольшой:
всего по два, ведь в паре — сила.
и чужд мне мудрости покой:
амбивалентность так красива!

и лишь страдания шлифуют
до ослепляющего блеска,
в котором прошлое дрейфует
фантомным призраком гротеска.

все люди — только инструменты
Его Величия и Славы,
Его святые дивиденды
Его волшебные забавы.

а нам дано лишь не бояться,
угадывать, не замечая,
что быть сложнее, чем казаться,
что легче понимать, не зная.

и только истекая болью,
поймешь, что жизнь не так жестока:
тот, кто не стал теперь тобою,
тот умер, став твоим истоком.

и, лишь заштопав все петлицы,
дожав до чёрствости свой век,
я расхочу свободы птицы,
свободным став как Человек.

ни шелест клавиш, ни сплетенье
случайных нот в скрипичном чреве,
ни плеск созвучий, ни вкрапленья
резьбы изысканной на древе,

ни изощрённые стаккато,
ни бисерная виртуозность,
ни приторный фальцет кастрата,
ни подмастерья скрупулезность,

и ни галёрок умных споры,
ни синкопированный старт
нам не заменят Пифагора,
которым стать хотел Декарт…