Не бойся слишком много дать…

не бойся слишком много дать:
ведь лишнее иметь опасно.
озёр серебряную гладь
не бойся нарушать напрасно.

не бойся лишнее сказать,
когда молчание излишне,
ведь не дано тебе узнать,
что знает про тебя Всевышний.

не бойся доверять другим:
ведь страх — безверия начало.
не бойся, что кругом враги:
они — причастности причалы.

Бог не вручает разрешений:
собой ты станешь без лицензий,
и память прошлых поколений
тебя избавит от претензий.

не бойся тех, кто мало знает,
когда-нибудь ты им поможешь.
лишь тот вершины покоряет,
кто научился жить без кожи.

не бойся.

Не бійся ти віддати зайве…

Не бійся ти віддати зайве:
тримати зайве небезпечно.
доріг своїх не бійся займань
песть їх з надією сердечно.

Не бійся ти розповідати
безмовністю небесної тиші:
не бійся ти тепер прийняти
все, що вважатиме Всевишній.

Не бійся довіряти іншим:
боязнь — безвір’я початок.
не бійся соковитої вишні:
її кров — любові відпечаток.

Бог дозволяння не вручає:
собою станеш без ліцензій,
і тільки досвід пам’ятає,
як радувати без претензій.

Не бійся тих, хто мало знає,
гідна їх чистота довіри.
і той вершини досягає,
хто Шлях зумів пройти без шкіри.

Не бійся.

Така як ти

Из Святослава Вакарчука

Как больно разминает душу дождь,
сошедший с ликов тихими слезами,
когда с тобой, не рыцарь и не вождь,
я ранним снегом таю вечерами.

Красивой гулкой рябью обо мне
молчат твои ослепнувшие окна:
так только твой любимый Клод Моне
умел людей заставить грустью мокнуть.

И кажется, что ждал меня всегда
твой честный телефонный приговор,
и не вернуть теперь мне никогда
того, что утаить хотел, как вор.

И взгляд, такой далекий и печальный,
заставит выжечь ночью из души
твой шепот слишком сухо-ритуальный
и снова в пепел чувства раскрошить.

Таких, как ты, на свете не бывает.
Таких, как ты, дарует только Бог.
И только Он один, конечно, знает
о том, как я тебя не уберёг…

Я часто плачу без причины…

я часто плачу без причины,
ведь плач молитве не помеха.
в себе душу чужих личины
и умираю ради смеха.

не докричаться до любимых,
ведь счастье Бога убивает,
не успокоить невредимых:
их не-ранимость угнетает.

и как бы ты надеждой робкой
ни припадал к чужим истокам,
в душе, безмерно одинокой,
тепло бесчисленным порокам.

еще совсем-совсем немного,
и перестану я мечтать,
друзей не станет ближе Бога,
и легче станет мне молчать.

я в солнца жаркую петлицу
продену голову, всплакну
и, не желая возвратиться,
ногами Землю оттолкну…

2 ВФ

когда закроется вагона дверь,
я, попрощавшись, не уйду с перрона,
и оглушит разлуки хитрый зверь
щенячьей грусти тихим перезвоном.

я отвлекусь от жалости к себе,
я улыбнусь опять твоим остротам,
я уступлю тебе в своей борьбе,
я наконец-то угадаю, кто ты.

одумавшись, успею не сказать
о том, что разглядел в тебе случайно,
и даже рифмой не смогу связать
твоей свободы призрачную тайну.

а ты, насмешливо потягивая дым,
опять улыбкой упрекнешь меня
в том, что с тобой я говорил с Другим,
в том, что царил, себя тобой храня.

выцеживая ласково бычок,
снимаю кожу в Эльзы океане,
и, опуская сигарет смычок,
опять тону в причудливой нирване.

и снова, солнца пропустив восход,
твой след в своём рассматриваю сердце,
и снова, вспоминая тот приход,
махну рукой, чтоб не захлопнуть дверцу.

і знову, випаровуючись увись,
зітхну над новим розставанням
і на мене ти в небі подивися:
адже життя — суцільне віднімання…

і розкриваючи в мені чарівника,
в твоїй усмішці розцвіла посмішка,
ти став поводирем провідника,
від слова «ми» хлебнувши лишку.

і ніяким «спасибі» не віддати
те, що від тебе я отримав,
цінніше слави, честі, знаті,
те, що мене в мені ти втримав.

На свете нет ничтожнее меня…

на свете нет ничтожнее меня.
но это не предсмертная разлука.
до истечения отпущенного дня
пускай бурлит во мне святая эта мука.

и стыдно Господа в который раз просить,
чтоб Он, закрыв глаза в который раз,
мне недоумие моё сумел простить,
чтоб от меня меня Он снова спас.

я не гневлю, я упрощаю суть,
строптивость за покорностью скрывая,
и все напасти в горле как-нибуть
прорвутся хрипом, вновь меня спасая.

и побреду я снова по Пути,
не ведомому никому на свете,
и возлюбив, я не смогу спасти
того, кому без надобности дети.

Отец. Прошу. Меня не отлучи.
Дебильного, безмозглого детину.
Не хочешь приручить — хоть научи
смиренно пережить свою кончину.

по мне звучат Твои колокола.
из-за меня хромают ночью Храмы.
и для меня в бесправии огня
расплавятся Вселенной караваны.

мне стыдно, что тебе я изменил,
решив опять своей дорогою пойти.
мне радостно, что Ты остановил
меня на проклятом отчаянья пути.

я клялся, что безропотно снесу
все испытания, что мне пройти дано.
прошу: не дай моей душе остыть,
в который раз уткнувшись рылом в дно.

не перестану я на паперти молить
о приближении к Осмысленности краю.
Тебе же проще дать Себя убить,
меня Собой в который раз спасая.

но я осмелюсь этой жертвы не принять.
осмелюсь истолочь себя до праха.
ведь без Тебя мне не дано понять,
что значит жить без помощи и страха.

прости, Отец. Я снова был не прав.
и попрошу еще об этом я стократ.
быть может, за Тебя лишь жизнь отдав,
меня когда-нибудь утешит брат Сократ.

Бессонница чужих, но близких окон…

бессонница чужих, но близких окон
смущает цепким взглядом тишины…
и, убаюкивая сердце в липкий кокон,
я мерзну без тепла твоей спины…

бесперебойный скрежет этой казни
шлифует предрассветную строку,
в которой скудоумье без боязни
привинчивает душу к верстаку…

и полушепота покорная шершавость
не испугается, чтоб вознести мольбы,
и отшелушенная с рифмы детства шалость
вознаградит прозрачностью судьбы…

к Тому, Кто вразумляет и прощает,
к Тому, Кто охраняет исподволь,
к Тому, Кто не поверит, что бывает
не выводимая слезами мысли боль,

я не вернусь, но просто буду рядом
молиться, не надеяться, но ждать,
воспоминаний растревоженных парадом
Его любовь пытаясь оправдать…

когда-нибудь, простив мне столько боли,
Он с благодарностью воспримет эту муть
и, отпуская от меня Себя на волю,
улыбкой осветит мне верный Путь.

В распаянном набате тишины…

в распаянном набате тишины,
в изнеженном безмолвии тепла
я окунусь в свои хмельные сны
и протрезвею, как воздушная зола.

я в амулеты превращаю свои дни,
надоедаю чудотворцам и церквам:
Спаситель! Ты меня не прогони:
дай попетлять ещё по жизни жерновам

и если мне дано по тем дворам
скитаться, прославляя и грубя,
позволь мне, и ворам, и докторам
познать, постичь и полюбить Тебя.

дай силы мне, прохлады и любви
Твоё великодушие снести
и исповедь мою не оборви,
чтоб хоть кого-нибудь я смог ещё спасти.

Не стыдно чувствовать без слёз…

не стыдно чувствовать без слёз,
но без улыбки стыдно плакать,
когда вставляет, как «кокос»,
твоей души стальная мякоть.

когда в цветной иконостас
сливаются родные лица
всех тех, кто предал и кто спас,
за всех на всех — тебе молиться.

ты пожалеешь тех людей,
кто не узнал тебя сейчас,
кто подавился пеной дней,
забыв про верность про запас.

и всех не веривших простишь,
сведешь с ума своей улыбкой:
ведь ты же знаешь, что престиж —
лишь ненадолго, как ошибка,

ты приструнишь своих коней,
врагов почтишь учителями,
поймешь, что Жизнь была мудрей,
когда травила кобелями.

скажи спасибо, что живой,
любовью не гневи козла:
он сам несчастен был с тобой,
тебе тогда желая зла.

и от стадов подальше будь:
Спасение интимней секса.
о том, что знаешь, не забудь:
мощнее Бога нет рефлекса.

Господь, дай мне сойти с ума…

Господь, дай мне сойти с ума,
чтоб не забыть моих грехов,
чтобы души моей тюрьма
гудела скрежетом оков.

отдай кому-нибудь мой мозг!
тому, кто посильней меня,
кто сможет без убогих слёз
Тебя постичь на склоне дня

а мне оставь тот косогор,
с которого во сне кричу,
я принимаю Твой укор:
ведь я души не излечу.

мне до конца нести позволь
свой стыд, и боль, и пустоту,
и топких слёз сухую соль,
и беззащитную мечту.

я сам закрою эту дверь,
чтоб от себя Тебя спасти
Ты слишком много снес теперь,
чтобы меня ещё снести.

прости меня, что я не смог
исполнить Твой простой приказ,
спасибо, что понять помог,
как мне помочь Тебе сейчас:

я не позволю на Тебя
взвалить ещё один кирпич,
и Ты, прошу, меня любя,
моё безумье увеличь.

пусть все, что в жизни натворил,
мне никогда не искупить:
и ради тех, кого любил,
не дай мой счетчик обнулить.

поверь, давно мне не страшны
рубцы зевающих могил,
и в этом нет ничьей вины:
я сам себя похоронил

и если сможешь, улыбнись
на Небе моему отцу
и сыну дай такую Жизнь,
какой не дал мне подлецу.