Я снова утоляю жажду пивом…

я снова утоляю жажду пивом,
я снова утомляю рифмой слух,
чтобы забыть о том, как ты красива,
чтобы понять, насколько был я глух.

я каждый раз влюбляюсь, как мальчишка,
и каждый раз до боли, как в кино;
я знаю, что меня немножко слишком
и что пора бы успокоиться давно.

и часто полнолунною порою
себя я очевидностью травлю:
я знаю, что любви ничьей не стою,
и не могу понять, зачем люблю…

кого-то на три буквы посылают
в надежде, что он всё же не уйдёт,
кого-то в страсти слиться умоляют,
а я, по-прежнему, один, как идиот…

«Останься…» — попрошу, на всякий случай,
хотя давно известен мне ответ…

не стоит о взаимности канючить,
когда в глазах читаешь слово «нет».

«Быть иль не быть?» а вы не охренели…

— «Быть иль не быть?» а вы не охренели?
как можно задавать такой вопрос?
вы обкурились или что-то съели?
в мозгах у вас запор, во рту понос?

— Не умничай давай, поэт-про-заек,
не долбоёбы тут мотают жизни срок…
Не путай шпицев и карельских лаек
и свой фонтан попридержи чуток.

Не знают многие из нас, зачем зависли
на этом полигоне наши души,
зачем нас глупые порою душат мысли,
зачем нам не дают приказ нарушить,

зачем несправедливости так много,
что не понять ни одному на свете,
как страшно жизнь любить, не веря в Бога,
с любовью подставляя плечи плети,

зачем смирением губить веселья радость,
зачем тоской смертельной искупать загулы,
терпеть от тех жестокость, жлобство, гадость,
кому на кладбищах проставлены прогулы,

зачем мы здесь приникли к изголовью
жестокости, предательств и обмана?
— Затем… чтоб мир наполнился любовью,
которая залечит наши раны…

Своей улыбкой всё затмишь на свете…

своей улыбкой всё затмишь на свете,
своим теплом расплавишь тишину,
и рассмеешься, как смеются дети,
и я зачем-то вдруг почувствую вину.

— Я не такой, каким могу казаться,
и не из тех, кем стоит дорожить.
Немногие рискнут со мной связаться
без риска расхотеть как раньше жить.

— Я тронута такой саморекламой,
немного смущена и польщена,
поэтому спрошу предельно прямо:
тебе любовница нужна или жена?

и, оборзев вконец на ровном месте,
потребую в ответ простого «да»:
— Давай с тобой побудем просто вместе?
— Давай. А как надолго? — Навсегда.

Всё будет. Только помолчи…

— Всё будет. Только помолчи…
Не тереби словами суть.
Да нет, не потому что муть
рождают тени от свечи,
а потому, что просто будь.

В словах людей так фальши много,
что даже Тютчев рассмотрел.
Не жалуйся, что жизнь убога,
что слишком много стало дел:
сам знаешь — в мире всё от Бога.

Нередко глупостью своей
ты столько радости приносишь,
как самый светлый из детей,
зачать которых часто просишь,
как отблеск солнечных лучей.

Я не скажу, что не устал
от частоты твоих проказ:
и Нас ты всех уже достал
своей всеядностью на раз,
но час Любви уже настал.

Ты призван. Так что соберись.
Узнаешь скоро, что да как.
Молись, но много не трепись.
— Постой! Ты Кто?!!
— Ну ты дураaaк!

Я выжил, много пережив…

я выжил, много пережив,
во многих искренне влюблялся,
я часто был нетерпелив
и жадно жизнью наслаждался.

выздоровление души —
в смирения простой рубахе,
в безлюдной тишине глуши,
в слезами окроплённой плахе.

всё с благодарностью принять —
безмерно адская работа,
но без неё нам не понять,
зачем, любя, нас предал кто-то.

нам не постичь в любви к земному
Любви Создателя сияний,
не рассмотреть в улыбке Слова
без бесконечных расставаний,

и в поражений вязкой пытке
так сложно рассмотреть удачу,
когда обобран ты до нитки,
когда трясёт тебя от плача.

лекарство сладким не бывает:
не примешь грамм — вольют канистру.
упорство быстро убивает,
когда Любви ты гасишь искру.

Но в том, в чем был тогда неправ,
себя винить смешно немного:
и пусть суров расплаты нрав,
ведь в этом мире ВСЁ — от Бога.

Зерно, залитое водой…

зерно, залитое водой,
я съела утром с лебедой,
а после, на закате дня,
распёрло от него меня.

худела искренне три ночи,
таблетки мощные пила,
опали щёки, сникли очи,
я трое суток не спала.

три дня назад я по привычке
вошла в удушливый вагон
своей любимой электрички
и обомлела: это — он!

весёлый, смелый, сексапильный,
он на меня посмел взглянуть
с улыбкой, несколько дебильной,
глазами скушал мою грудь.

потом на жопу оглянулся
и жеребцом гнедым заржал.
и за окошком покачнулся
от смеха этого вокзал.

его в душе пославши на хуй
я проревела целый день.
пизды б вломить ему с размаху!
козлина! гребанный олень!

назло насмешнику я стала
свою фигуру истязать,
себе поблажек не давала,
три дня не жрала, твою мать!

я похудела очень резко,
достигнута страданий цель!
а он сказал с ухмылкой мерзкой:
«Худая кляча — не газель»…

Изнеженна, как роза не ветру…

изнеженна, как роза не ветру,
что в проруби топиться собиралась,
она давно забыла свой маршрут,
она устала, просто заебалась…

измучена вином и коньяком,
давно пощады просит её печень,
а дни летят… летят порожняком,
да и наполнить, по-хорошему, их нечем…

зачем жила? зачем росла? цвела?
зачем шипами близких обижала?
зачем понять так долго не могла,
что жалило её её же жало?..

и вот теперь в гербарии сухом
она покоится, как мумия, навечно…

как часто мы считаем то грехом,
в чём разглядеть не можем человечность…

Прошу, мадам, не надо слёз…

прошу, мадам, не надо слёз:
слезами горю не поможешь…
пусть жалят нас шипы от роз:
без этих ран любить не сможешь…

когда бесшумно поутру
ты нежно солнцу улыбнёшься,
его лучи печаль сотрут,
и ты опять к себе вернешься…

забудешь всё, что он сказал,
простишь за всё, расправишь крылья…
никто из нас не идеал,
чтоб сказку не испортить былью…

Тоски нытьё я успокою…

тоски нытьё я успокою.
к потерям мне не привыкать.
начну бесстрастным быть с тобою
и первых встречных целовать.

и дел случайных круг привычный
меня к себе опять вернёт,
и в обесточенности личной
бесчувственность меня спасёт.

и близкий друг в моей улыбке
легко отчаяние прочтёт,
и слог, от слёз солёно-липкий,
свой смысл в рифме обретёт.

из строчек, рвущихся наружу,
потом легко слеплю рассказ
о том, как снова стал ненужен…
одно и то же… столько раз…

уже и силы на пределе,
и облысела голова…
но вместо радостной свирели
опять прощания слова…

ну что ж… в ответ немного грустно
я улыбнусь через плечо…
не так чтоб выжжено, но… пусто…
да всё нормально… ладно, чо…

Сурова прошлого цена…

сурова прошлого цена:
израненность души — расплата.
когда с самим собой война,
на сердце шрамы от заплаток…

— болит? — не очень. — ноет? — сильно.
— зачем? — так надо. — честно? — да.
— не быть тебе уже стерильным…
— а быть любимым? — никогда.

— а жить тогда зачем? — подумай.
— послушай, не еби мне мозг.
— ты сам себя… того… не вздумай!
— да всё в порядке. не вопрос.

— ты не слабак, но, как ребенок,
наивен, искренен и смел…
ты глуп, как маленький телёнок,
и жизнь понять ты не сумел…

— я слишком быстро увлекаюсь?
— погодь, ты не о том, малыш…
— в чужие сны, как смерч, врываюсь..
— ага! и в них, как слон, храпишь…

— так я не создан для блаженства?
— вообще-то… как тебе сказать…
судьба — не брачное агентство…
— да что ж такое, твою мать!

— котён, давай-ка без истерик.
ты жизнь не раз свою губил,
не открывал другим Америк,
когда бухал, торчал, чудил…

ты шёл к себе путём опасным,
усеян трупами тот путь…
ты помогал другим несчастным
от страшных пыток отдохнуть…

ты свою душу рвал на части,
своё тепло другим дарил,
себя сжигал в истошной страсти,
ты как родных чужих любил!

ты видел столько… столько вынес…
гордись хоть тем, что уцелел!
и в том, что знаешь, — самый цимес!
ты сам себя преодолел!

ты столько женщин знал красивых!
таких парней крутых встречал!
из ситуаций щекотливых
всегда изящно выезжал…

в бандитах видел ты мальчишек,
побитых, как и ты, судьбой.
в простых блядях — любви излишек,
в ментах — желание быть собой…

и ради тех, кому ты нужен,
забудь о том, что одинок,
что безразличием простужен,
что неприкаян, как щенок…

и пусть ты дал своей надежде
себя, как лоха, развести:
не будет так, как было прежде,
когда хрустели лопасти…

и пережитого страницу
сумеешь сам перелистнуть…
— свободным стану я, как птица?!
— свободным? от себя? забудь…