ну что тебе сказать про эту боль…
ты цедишь сам её который срок…
я думал, что узнал к тебе пароль,
но отзывом мне стал немой упрёк…
в прощальном серебре твоих ресниц
я сник густой отравленной слезой,
и через дым просоленных зарниц
меня преследует твоей тоски конвой.
ты знал, что только мне не стоит лгать,
что правда унизительнее лжи,
что твердокаменной покажется кровать,
в которую другого уложил…
в ожогах вен истерзанных притих
давящим трубным гулом у висков
в сухих зрачках зауженных твоих
покой моих расширенных зрачков…
и смертью ослепляющих белил
ты разукрасишь смысл слов моих:
ты сам со мной о вечном говорил,
я помню тот случайный белый стих…
ведь там — за серым краем тишины,
где нет ни веры, ни безверья, ни интриг,
лишь страхом смерти все заражены
в пасхальном скрежете обугленных вериг…
любовь — единственный бесстрашия тупик,
она одна дает нам силы все прощать,
она всю жизнь закутывает в миг
наивного желания обладать.
ты был из жалости в моей любви дыму,
а я расстреливал тоску иглой в упор:
я полюбил твою любовь к тому,
чей день рождения ты помнишь до сих пор.
но твой бесхитростный мальчишеский задор
твоя пацанская всеядность через край
заставили забыть наш разговор
и раздолбали все тропинки в рай.
когда соперник мой измученный уснет,
я приготовлю вкусный завтрак вам,
и мне из прошлого мой опыт подмигнёт:
я разлюблю, поверь, но — не предам.
я не предам в себе свою любовь,
но больше ты её не ощутишь:
ты не почувствуешь, как стынет в жилах кровь,
когда ты сладко в ухо мне сопишь…
но благодарен буду сеточкой морщин
за то, что ты мне подарил ответ:
таких, как ты, на свете есть один;
таких, как я, на свете просто нет.