Рубрика: Такое…

Господь, дай мне сойти с ума,
чтоб не забыть моих грехов,
чтобы души моей тюрьма
гудела скрежетом оков.

отдай кому-нибудь мой мозг!
тому, кто посильней меня,
кто сможет без убогих слёз
Тебя постичь на склоне дня

а мне оставь тот косогор,
с которого во сне кричу,
я принимаю Твой укор:
ведь я души не излечу.

мне до конца нести позволь
свой стыд, и боль, и пустоту,
и топких слёз сухую соль,
и беззащитную мечту.

я сам закрою эту дверь,
чтоб от себя Тебя спасти
Ты слишком много снес теперь,
чтобы меня ещё снести.

прости меня, что я не смог
исполнить Твой простой приказ,
спасибо, что понять помог,
как мне помочь Тебе сейчас:

я не позволю на Тебя
взвалить ещё один кирпич,
и Ты, прошу, меня любя,
моё безумье увеличь.

пусть все, что в жизни натворил,
мне никогда не искупить:
и ради тех, кого любил,
не дай мой счетчик обнулить.

поверь, давно мне не страшны
рубцы зевающих могил,
и в этом нет ничьей вины:
я сам себя похоронил

и если сможешь, улыбнись
на Небе моему отцу
и сыну дай такую Жизнь,
какой не дал мне подлецу.

когда душа надломлена, как хлеб,
и соком слёз из глаз сочится страх,
ты прозреваешь, что давно ослеп,
с прокисшею усмешкой на губах.

ты сам себя казнишь за те грехи,
которые для Неба — чепуха.
молитвы ты читаешь, как стихи,
но вместо радости на сердце — шелуха.

забудь канон, обряды и посты!
не лезь ты с поцелуями к крестам!
отвалятся грехов твоих хвосты,
когда ты превратишься в детства храм.

когда источником твоей земной любви
окажутся проказы малышей,
тогда расплавится кагор в твоей крови,
и станет Богу хорошо в твоей душе.

Твоё мне сладко чтить самоуправство,
безжалостно Тебя благодарить,
в наивности не замечать лукавства,
и нагло, как отца, Тебя любить

в Твои дома всегда входить с улыбкой,
распугивая тёток и кликуш,
и не бояться совершить ошибку:
ведь ясно же, где Истина, где чушь…

в метро вдруг без причины засмеяться,
на остановке вдруг затанцевать,
чужим знакомым лицам улыбаться,
кого-то и в ответ разулыбать…

в стихах, как в детстве, робко шепелявить,
но понимать: на мне — Твоя броня.
Тебя теперь мне точно не оставить:
Ты только Сам не оставляй меня…

я был, я есть, и мне еще воздастся
за целомудрие речей и грязь поступков;
я не стремлюсь никем другим казаться,
чтобы подмешивать сарказм в гламурность кубков…

я не менял любовниц, как перчатки:
любовники мои тому причина…
и если осуждал, то — без оглядки,
без оговорок, как любой другой мужчина…

мне импонировала вера, а не разум,
мораль всегда считал я идиотством;
за это тоже буду я наказан
убогим нашим судопроизводством…

я уходил безжалостно, не скрою;
я редкой колкостью любил врага обидеть,
но если я любви ничьей не стою,
возможно, не за что меня и ненавидеть?

служение не терпит суеты:
ни оскорблений, ни восторгов не приемлет
и даже если музам служишь ты,
корыстным помыслам душа твоя не внемлет

ты превращаешь тетиву в струну,
ты сплетен прах сплетаешь в дифирамбы,
ты воин, ненавидящий войну
и обращающий в дельфинов глупых камбал…

ты не боишься троллить зеркала,
ты презираешь их осколки без причины,
твоя душа прозрачнее стекла,
и тело ты не сносишь до кончины…

но никого не сможешь наградить
последней волей умирающего друга,
и не придут тебя благословить
ни лучший друг, ни бывшая супруга.

и под присягой глубине веков
ты всех простишь, кому ты стал не нужен:
получишь отпущение грехов,
но не семейный, тихий, вкусный ужин…

вернув тебе утраченный престиж,
вдруг вспыхнет твоих доблестей кольчуга,
и вслед за тёзкой Пушкиным прозришь:
твоё служение и есть твоя заслуга

пойми ты: это не судьба,
когда от выбора болит,
когда с самим собой борьба
не глохнет в шелесте молитв,

когда клевещешь на буйки,
тебе спасающие путь,
и слишком риски велики
фарватер жизни обмануть,

когда ты мокнешь от обид
и ноешь, что давно не жрал,
тебя судьба угомонит:
«Ты ГОРЯ, блять, ещё не знал…»

когда прощаешь всем вокруг
того, что не простят тебе,
когда врагу ты лучший друг,
поскольку враг ты сам себе,

когда улыбки лиц родных —
твой самый щедрый капитал, —
когда слезою мажет стих,
когда долги свои раздал,

когда ты понял, что нельзя
теперь мешать инструкторам,
когда ступаешь, не скользя,
и тугоплавок, как вольфрам,

когда, судьбы своей вассал,
ты верой в Бога окрылён,
ты не восстал, ты не отстал,
но заземлён и ослеплён,

у Неба из последних сил
ни в жалобе и ни в мольбе
ты не канючил, не просил
ни за себя, ни о себе,

когда ты каждый вдох ценил,
ревел, сгорая от стыда,
благодарил за то, что жил,
и благодарностей не ждал,

за то, что Жизнь боготворил
и смерти презирал оскал,
тебя окликнет Царь Светил:
«Эй? СЧАСТЬЯ ты еще не знал!»

с собой я снова не в ладу,
и жизнь живу чужую снова,
и в ад чужой с ума сойду
в ошейнике чужой подковы.

и пульс моих гудящих вен
взорвется слабостью и дрожью,
и, отдохнув от перемен,
я побреду по бездорожью

и листопадом встречных лиц,
как перепадом расстояний,
в глуби обугленных глазниц
меня стошнит от расставаний

я перестану свечи жечь,
я стану раньше просыпаться,
безмолвней станет моя речь,
и буквы стану покорятся,

я отыщу свою мишень,
я разогну судьбы подкову,
бриллиантом станет мой кремень,
и чувство заискрится словом

я улечу — не погружусь!
я осмелею через край
и снова сам себе приснюсь,
сойдя с ума в твой хриплый рай.