Метка: Депрессивное

не быть. не петь. не танцевать.
я задержался у истока.
так просто повернуть всё вспять
и увернуться от упрёка.

я в ожиданиях других
себя без боли уничтожу:
пусть за меня всё скажет стих,
которым рану обезножу.

я был для радости рождён
но должен умереть для счастья,
чтоб колокольный тихий звон
утихомирил гул в запястье.

я не устал. я перестал
дарить кому-то свет и силы.
я слишком многим помешал
быть незапятнанно красивым.

я посреди людей чужой.
пусть не простит меня Всевышний
за то, что мучился со мной,
за то, что стал ему я — лишним.

как инородная артистка,
прической сцену подметёшь
и с откровенностью нудистской
ты ложь сорвёшь с довольных рож.

потом сорвешь оваций бурю,
потом живых цветов курган,
потом рецензий море дури,
потом восторгов океан.

но через много лет услышишь
и ты последний свой звонок,
сойдешь в тираж, сойдя с афиши:
ведь мир театра так жесток.

в своей никчёмности устанешь
к глазам прикладывать платок,
саму себя же не обманешь:
без сцены ты для них никто.

и анекдоты идиотов
наполнишь сочною лозой,
и желторотых обормотов
сразишь улыбкой как слезой,

и в славе, подлинно народной,
вне ханжества, вне чепухи,
от лицемерия свободной
Ахматовой прочтёшь стихи,

и вспомнишь Мулины манеры,
нервировавшие звезду:
«Идите в жопу, пионЭры!
А Вы, вожатая, — ФПИСДУ!»

пусть дурью кажутся другим твои проблемы,
пусть беспросветностью сочится слов смола,
ты, не выдумывая, выбираешь темы
и часто путаешь, где БЫЛ, а где БЫЛА.

размер в стихах, как в сексе, очень важен,
его ни обмануть, ни обхитрить,
но если болью стих обезображен,
размер словами можно нарастить

и с наслаждением опять продолжишь пытку,
смычок твой приласкает канифоль,
используешь последнюю попытку,
влюбившись в одиночество как в роль.

не извинившись, усмехнёшься криво,
поплачешь, притворившись старым пнём,
и распугаешь всех продрогших у обрыва
своих израненных раскаяний огнём.

и вдруг, казнив отсутствием таланта,
тебя простит церквей уставших звон,
и честностью чистейшего брильянта
тебя утешит в тишине покой икон.

как лист опавший с дерева земного,
дышать уставший пустотою слова,
прильнувший к тишине чужих обид,
он наслаждался умиранием навзрыд.

он жизнью всех своею обжигал,
непрошеным огнём всегда сгорал,
он жаром сердца расплавлял металл,
но теплоты ему взамен никто не дал.

он каталог своих составит бед,
он сам себе за всех ответит «Нет»
и, обескоженный, он громко промолчит,
он сам затушит пламя у свечи.

и подметет судьба своей метлой
ушедшего до срока на покой,
погонит сквозь неверия тоску,
поможет дуло приложить к виску,

и напоследок запретит ему стонать,
чтоб никому уже не смог он помешать,
но он успеет всё равно сложить стишок:
«Меня не стало. Вот и хорошо»

— А чо так всё уныло и тоскливо?
Где установка на победу, на успех?
Не любят люди жить без позитива,
не сопли всем нужны, а звонкий смех!

Ты расскажи о том, что страстно любишь,
о том, что веселит тебя с утра,
с чем пиво пьёшь, с кем водку ночью глушишь,
как ходишь в баню и как жизнь к тебе добра!

Ты мозг вскрываешь, как вскрывают вены,
ты бред несёшь, как старый импотент.
У инвалидов и бомжей — у тех проблемы!
А ты — здоров, накормлен и одет!

И в жизни ты — светлее, озорнее,
нахальнее, наглее и сильней!
Зачем же ты, бессовестно борзея,
морочишь головы доверчивых людей?!

— Ты в общем прав, и я, конечно, дятел.
Но ведь стихи — не новости с полей,
они — не украшение в салате,
они — не погремушка для детей.

В рифмованных сомнениях — надежда,
в рифмованной печали — солнца свет,
в рифмованном величии — невежда,
в вопросе зарифмованном — ответ!

И в кривизне моей упрямой строчки
ты вдруг увидишь СВОЙ автопортрет
и сам поймёшь, над «i» расставив точки:
улыбкой можно лгать, слезами — нет.

в печали, в резвости и лести
в стихах, в которых всё на двести,

для робостей судеб далеких
для всех, бескрайне одиноких,

во имя смелости и чуда
до раскровавленного зуда

простых мелодий и признаний
в невежестве глубинных знаний

живой беспомощности сила,
беспечность тех, кого любила…

и в зелени озёр купаясь,
и в горы с солнцем поднимаясь,

слезу глотая с каждым звуком,
себя теряя близоруко,

я знаю: всё простится той,
кто стать смогла живой мечтой…

любви взаимной буржуазность —
как нежность пальцев по спине,
как звёзд бесхитростная праздность,
как ослепление во сне.

ведь в сладкой тишине уюта,
в восторгах глупостей простых
и в принадлежности кому-то
всегда хромает сердца стих.

без боли внутренней неволи,
без жалкой грусти резких фраз,
из обездоленности доли
стихов не выстрелит фугас.

и одиночеством пустыни
я строчек обеспечу плеск:
в них мазохизм слезой нахлынет,
в них трезвостью блеснет гротеск.

и, сам себя превозмогая,
без жалости и без потерь
я в безразличии растаю,
другим в себя захлопнув дверь.

ты была игрушкой звонкой,
нервной, как струна,
диким мальчиком-девчонкой
в терпкости вина.

сквозь судьбу ты в мир впрягалась
яркой стрекозой,
хомутом бус оказалась
боль любви земной.

не пастушкой, не простушкой,
в горе почернев,
стала девочка Петрушкой,
сникнув в тишине…

в превращениях меняя
жизнь на житие,
не смогла ты жить, сгорая
в духа нищете…

и верёвка Пастернака,
воздуха глоток,
в трех записках вязкость мрака,
строчек кипяток…

в день последний тихий летний
лопнула струна.
в срок наследника трёхлетний
заберёт война…

и не важно, что могилы
ваши не сыскать:
там, где тело тихо сгнило,
бестолку стонать…

в тишине сталеплавильной
млечная печаль
подхватила звонкий мячик…
замолчал рояль…

безмолвной робостью линяет тишина,
и полнолуние безумием не греет,
когда глушу безверие до дна:
как щедро эта чаша не пустеет…

он не забыл — он просто отпустил
по пьяни или от испуга.
и я устало всё ему простил
и помолился за потерянного друга.

и не сказать, чтоб сильно был не прав,
меня своим отчаянием кромсая,
но я не нарушал ничей устав,
не оставлял беспомощных у края.

зачем-то он мне захотел сказать,
что я не падший ангел, а пропащий,
что мне из смрадной слизи не восстать,
не обрести покой, в ушах звенящий.

когда не любишь, МОЛЧА не люби:
пропалывай молчком любимых грядки.
в меня не веришь — МОЛЧА не губи
своим предательством невинные посадки.

он, искушая, проверял на прочность,
а я, не сдавшись, вновь перемудрил,
и, разрушая нежности порочность,
он не предал — он просто отпустил.

не бойся слишком много дать:
ведь лишнее иметь опасно.
озёр серебряную гладь
не бойся нарушать напрасно.

не бойся лишнее сказать,
когда молчание излишне,
ведь не дано тебе узнать,
что знает про тебя Всевышний.

не бойся доверять другим:
ведь страх — безверия начало.
не бойся, что кругом враги:
они — причастности причалы.

Бог не вручает разрешений:
собой ты станешь без лицензий,
и память прошлых поколений
тебя избавит от претензий.

не бойся тех, кто мало знает,
когда-нибудь ты им поможешь.
лишь тот вершины покоряет,
кто научился жить без кожи.

не бойся.