Метка: Любовное

где люди не стесняются парить,
сводя с ума ошеломлённых,
где счастье — просто честно жить,
улыбкой окрылять влюблённых,

где Богом не забыт никто,
где люди Бога не забыли,
где из шинелей шьют пальто,
испепеляя порох пыли,

где солнце топит жизни печи,
где в тишине всё расцветает,
я поцелую твои плечи,
и все грехи мои растают.

ты нежностью украсишь мой
неважно выбритый затылок,
а я бескрайнею тоской
опять сойду на дно бутылок:

ведь только в этом сладком сне
могу с тобой к себе вернуться…
и, просыпаясь в тишине,
я снова не хочу проснуться.

я не жалею, не зову, не плачу,
когда в последней растворяюсь капле:
ведь в этот раз всё было бы иначе,
но чем мы лучше журавля и цапли?…

тебя я не боялся правдой ранить,
а ты вдруг стала слишком хитрой феей,
и начинать с нуля мешает память,
и обижаться, чтоб прощать, я не умею.

не спутать никогда любовь с подачкой,
ведь деликатность тоже анонимна,
и чувства раздражением не испачкать,
когда лишь одиночество взаимно.

от слов моих твои глаза блестели,
слезами ты любила сердце рвать,
с тобой мы познакомились в постели,
а разлучила нас с тобой кровать.

не глупость для сакральности помеха,
хотя скандальность бесит дураков,
ведь я уехал только ради смеха,
и не услышал за спиной твоих шагов.

я предан, но кому и кем, не помню:
растить труднее, чем осеменять…
но если вероломным стал паломник,
его не нужно снова окрылять…

порядочность — не полис медицинский,
не защитит он от зеркального вранья:
когда с тобой ведут себя по-свински,
скорей всего, ты сам давно свинья…

и я опять хриплю тебе в ответ
безмолвием обманутых ночей:
на свете нет таких бесплатных бед,
чтоб искупили славу палачей…

ты не придёшь, я знаю, погостить
не потому, что я в дурной своей судьбе
чего-то там не смог тебе простить…
мне просто больно думать о тебе…

не смейся над лохматостью бровей,
над робостью сомнений сквозь металл…
ты не любил ни горы, ни детей,
ты не мечтал, когда со мной летал…

и в утешение себе я накурюсь
твоей улыбкою, забытой на лице,
и, выпуская кольца дыма, утоплюсь
рентгеновым лучом в твоём свинце…

и пусть казнит раскаяньем огонь,
в котором света меньше, чем тепла,
в котором плавилась тогда твоя ладонь,
в которой таяла янтарная смола…

я не покину ту обугленную ночь,
когда «Эх, ты!» кричало сердце вслед,
когда ты мог, но не хотел помочь,
«Я — это я» — лишь прошептав в ответ…

уйти не так легко, как появиться:
смирение — отчаянней скандала…
и как бы ты ни презирал границы,
конец всегда бессмысленней начала…

перелистать — не значит углубиться:
постичь — совсем не значит полюбить…
и мудрость лафонтеновой лисицы,
не потеряв, не упустив, не заслужить…

не утешай себя инфантилизмом,
не верь в своей безгрешности надрыв:
не отравляй цинизма эгоизмом:
по обе стороны разрыва — лишь обрыв…

так часто вовремя, но никогда во время
мы вспоминаем о растраченных правах:
на понимание, на имя и на бремя,
на утешение, на чистоту в словах…

и чем желаннее лоза, тем мы невинней,
и чем отчаянней желанье, — тем глупей…
что может быть бессильней и обидней
на искры источившихся кремней…

ты замираешь от случайного «Привет!»
ты ждешь заветного «Мы скоро будем вместе»
и, пересоленный подсахарив рассвет,
ты примеряешь кружева кустарной лести

ты не смущаешься от взглядов ниже бус,
за откровение ты принимаешь грубость,
ты забываешь, что такое вкус,
и вспоминаешь, что такое мудрость…

безжалостна ты в жалости к себе,
ты в боли безраздельной ищешь благо
и, пряча заклинания в мольбе,
прищур иронии ты разбавляешь влагой.

а ночью в одиноком полусне
ты вспоминаешь утешительные бредни:
«Для той, кто хочет счастья при луне,
не первой важно быть, а быть последней…»

я слышу тихий голос твой,
ленцой подёрнуты слова,
акцентов южных тетива
щекочет глубину острот…

а шелест нежных губ порой,
как патина, рифмует речь,
но беспощадности картечь
срывает кружева щедрот.

я помню, как ночной порой
сквозь недоверия броню
приблизил губы я к огню,
и потекли стихи с высот.

и опьянённый той игрой,
вином и вязкой тишиной,
текилой, как любви слюной,
обжёг я пересохший рот.

когда огонь внутри затих,
тебе я посвятил свой стих,
ты настороженно притих…
— Прочесть? Здесь только для двоих.
ты выглянул из глаз чужих:
— Не стоит. Глупость. Слов твоих.

мне страшно просыпаться одному,
готовить завтрак и бессмысленно курить,
смотреть на небо и с собою говорить,
и выть на солнце, как на бледную луну.

мне больно не делить себя с тобой,
не угощать, не восхищать и не бесить,
мне тяжело себя в себе носить,
не веря ни в надежду, ни в покой.

мне безразлична той свободы пустота:
свобода от тебя страшней тюрьмы.
я попросил бы у тебя тебя взаймы,
но вместо слов у горла — тошнота.

ведь ты посмел не оправдать восторг,
ты как-то смог в пожаре уцелеть,
и, выбрав обустроенности клеть,
ты эпилогом подменил пролог…

сегодня ночью я опять не буду спать
от обострённой филигранности своей,
я превращу в развратный Колизей
своей обиды измождённую кровать…

я буду мстить неведомо кому
за встречу ту волшебную зимой,
но, проводив проспавшихся домой,
мне вновь уснуть придётся одному.

я знаю, что когда-нибудь умру
не от инфаркта и не от рваных ран,
а оттого, что, как обугленный курган,
не захочу один проснуться поутру.

я снова улетаю от себя
туда, где нет родных и нет оков,
где дорожат и ценят, не любя,
и где улыбка — поважнее слов.

я снова улетаю от тебя
туда, где мне с тобой так хорошо,
где никогда ты не предашь меня,
где никогда меня ты не найдешь.

я снова растворяюсь в маете,
бомжую по вокзалам и портам.
и снова ближе всех совсем не те,
с кем рад был просыпаться по утрам.

я снова поднимаюсь над собой,
я снова вижу бездну пустоты,
я снова помолюсь себе о том,
чтоб главным в сердце снова стал не ты.