Метка: Пафосное

я был, я есть, и мне еще воздастся
за целомудрие речей и грязь поступков;
я не стремлюсь никем другим казаться,
чтобы подмешивать сарказм в гламурность кубков…

я не менял любовниц, как перчатки:
любовники мои тому причина…
и если осуждал, то — без оглядки,
без оговорок, как любой другой мужчина…

мне импонировала вера, а не разум,
мораль всегда считал я идиотством;
за это тоже буду я наказан
убогим нашим судопроизводством…

я уходил безжалостно, не скрою;
я редкой колкостью любил врага обидеть,
но если я любви ничьей не стою,
возможно, не за что меня и ненавидеть?

служение не терпит суеты:
ни оскорблений, ни восторгов не приемлет
и даже если музам служишь ты,
корыстным помыслам душа твоя не внемлет

ты превращаешь тетиву в струну,
ты сплетен прах сплетаешь в дифирамбы,
ты воин, ненавидящий войну
и обращающий в дельфинов глупых камбал…

ты не боишься троллить зеркала,
ты презираешь их осколки без причины,
твоя душа прозрачнее стекла,
и тело ты не сносишь до кончины…

но никого не сможешь наградить
последней волей умирающего друга,
и не придут тебя благословить
ни лучший друг, ни бывшая супруга.

и под присягой глубине веков
ты всех простишь, кому ты стал не нужен:
получишь отпущение грехов,
но не семейный, тихий, вкусный ужин…

вернув тебе утраченный престиж,
вдруг вспыхнет твоих доблестей кольчуга,
и вслед за тёзкой Пушкиным прозришь:
твоё служение и есть твоя заслуга

пойми ты: это не судьба,
когда от выбора болит,
когда с самим собой борьба
не глохнет в шелесте молитв,

когда клевещешь на буйки,
тебе спасающие путь,
и слишком риски велики
фарватер жизни обмануть,

когда ты мокнешь от обид
и ноешь, что давно не жрал,
тебя судьба угомонит:
«Ты ГОРЯ, блять, ещё не знал…»

когда прощаешь всем вокруг
того, что не простят тебе,
когда врагу ты лучший друг,
поскольку враг ты сам себе,

когда улыбки лиц родных —
твой самый щедрый капитал, —
когда слезою мажет стих,
когда долги свои раздал,

когда ты понял, что нельзя
теперь мешать инструкторам,
когда ступаешь, не скользя,
и тугоплавок, как вольфрам,

когда, судьбы своей вассал,
ты верой в Бога окрылён,
ты не восстал, ты не отстал,
но заземлён и ослеплён,

у Неба из последних сил
ни в жалобе и ни в мольбе
ты не канючил, не просил
ни за себя, ни о себе,

когда ты каждый вдох ценил,
ревел, сгорая от стыда,
благодарил за то, что жил,
и благодарностей не ждал,

за то, что Жизнь боготворил
и смерти презирал оскал,
тебя окликнет Царь Светил:
«Эй? СЧАСТЬЯ ты еще не знал!»

с собой я снова не в ладу,
и жизнь живу чужую снова,
и в ад чужой с ума сойду
в ошейнике чужой подковы.

и пульс моих гудящих вен
взорвется слабостью и дрожью,
и, отдохнув от перемен,
я побреду по бездорожью

и листопадом встречных лиц,
как перепадом расстояний,
в глуби обугленных глазниц
меня стошнит от расставаний

я перестану свечи жечь,
я стану раньше просыпаться,
безмолвней станет моя речь,
и буквы стану покорятся,

я отыщу свою мишень,
я разогну судьбы подкову,
бриллиантом станет мой кремень,
и чувство заискрится словом

я улечу — не погружусь!
я осмелею через край
и снова сам себе приснюсь,
сойдя с ума в твой хриплый рай.

В. С. Высоцкому

На перекрёстке всех дорог
лежу, балдею, как «неспящий»:
я сам один сплошной порог
меж прожитым и настоящим

речного русла капитан,
я формы придаю потокам
Вселенной рою котлован
привязанный к своим порокам

я знаю, что не всем дано
проснуться сразу ввысь летящим:
иным дано, покинув дно,
не в домино сыграть, а в ящик.

в плохом кино герой в закат
уходит гордостью томимый,
а вслед горят глаза ребят,
восторгом прожигая спину.

а ты уходишь на восток
кометой, верной Галилею,
и от сплетенья рифм и строк
я, причащаясь, не хмелею.

я трезв, но в гордости дурной
тебя я чту живым пророком:
в запой уйдя, как на покой,
истек ты смыслов кровотоком.

порокам разный есть порог —
я не боялся передоза —
но слишком поздно сам я смог
освободиться от наркоза

и только в сорок два пойму,
что потерял на Беговой,
и за меня, прошу, Ему —
скажи спасибо, что ЖИВОЙ.

Артюру Рембо

не от моих ли слёз
печальным был рассвет?
и весь навоз
таких невинных бед —
лишь сколиоз
не пущенных ракет,
как передоз
любви, что не в ответ.

кого винить?
но, главное, зачем?
тогда казнить
пришлось бы весь гарем…
ведь не женить
фонемы без лексем,
утратив нить
любимых главных тем.

торжественно —
без пафоса навзрыд,
естественно —
без мелочных обид,
ответственно, —
как сердце мне велит,
я заземляю тишины магнит.

в ряби ночей
я ждал, но не искал
своих врачей,
но их хмельной оскал
от палачей
не сильно отличал.

и снова дрожу
по утру на ветру,
и снова брожу
по ковру, пока вру,
и снова служу
я слепому добру:
покуда живу,
я живым не умру.

не всем дано услышать тишину,
не застилающую словом мысли шелест,
и перед небом чувствовать вину
в созвучиях, отправленных на нерест…

словами мы просверливаем суть,
любуемся прозрачностью основы…
мы застреваем в слове чьём-нибудь
гвоздём или счастливою подковой…

и так ли страшно что-то не сказать
в ответ на брань, что льнёт хмельным узором,
когда важнее просто промолчать,
не расплодив заразы новым вздором…

«люблю», «прости», «я был тогда неправ» —
редчайшей красоты аксессуары!
их драгоценность не понять, не пожелав
до сушняка отфильтровать базара…

мы тонем в пересортице имён,
себя испепеляя напоказ,
и чувствуем, что лишь тогда Живём,
когда хоть кто-то словом верит в нас.

не упускай свой опыт из-под носа,
не растирай несчастья в порошок,
не задавай последнего вопроса,
когда кадык упрётся в ремешок.

ведь ощущений изъязвленного изъяна
распятием на грудь не нацепить,
не рассказать о жизни без обмана,
когда по клавишам приходится долбить.

не петь душе, измученной покоем,
не горевать ослепшему о снах:
не прогулявшись к звездам под конвоем,
ты не оценишь вечной жизни страх.

не плача, не жалея слёз, как дети,
не подсмотреть бессмертия оскал:
из тех, кто лучше всех поёт о смерти,
никто и никогда не умирал.

и, отвергая вечности личины,
мы безвоздушную разглядываем твердь,
и, к свету устремившись из пучины,
пытаемся постичь и уцелеть.

и с предначертанным не перестав бодаться,
подумаешь, что комнат — чересчур…
но ангелы замучались смеяться:
им хочется уже на перекур…

и лишь за гранью опыта земного
ты вдруг поймёшь, что комната — одна…
неважно, что порталов слишком много:
пройди в любой, а дальше… — ТИШИНА.