Я часто плачу без причины…

я часто плачу без причины,
ведь плач молитве не помеха.
в себе душу чужих личины
и умираю ради смеха.

не докричаться до любимых,
ведь счастье Бога убивает,
не успокоить невредимых:
их не-ранимость угнетает.

и как бы ты надеждой робкой
ни припадал к чужим истокам,
в душе, безмерно одинокой,
тепло бесчисленным порокам.

еще совсем-совсем немного,
и перестану я мечтать,
друзей не станет ближе Бога,
и легче станет мне молчать.

я в солнца жаркую петлицу
продену голову, всплакну
и, не желая возвратиться,
ногами Землю оттолкну…

2 ВФ

когда закроется вагона дверь,
я, попрощавшись, не уйду с перрона,
и оглушит разлуки хитрый зверь
щенячьей грусти тихим перезвоном.

я отвлекусь от жалости к себе,
я улыбнусь опять твоим остротам,
я уступлю тебе в своей борьбе,
я наконец-то угадаю, кто ты.

одумавшись, успею не сказать
о том, что разглядел в тебе случайно,
и даже рифмой не смогу связать
твоей свободы призрачную тайну.

а ты, насмешливо потягивая дым,
опять улыбкой упрекнешь меня
в том, что с тобой я говорил с Другим,
в том, что царил, себя тобой храня.

выцеживая ласково бычок,
снимаю кожу в Эльзы океане,
и, опуская сигарет смычок,
опять тону в причудливой нирване.

и снова, солнца пропустив восход,
твой след в своём рассматриваю сердце,
и снова, вспоминая тот приход,
махну рукой, чтоб не захлопнуть дверцу.

і знову, випаровуючись увись,
зітхну над новим розставанням
і на мене ти в небі подивися:
адже життя — суцільне віднімання…

і розкриваючи в мені чарівника,
в твоїй усмішці розцвіла посмішка,
ти став поводирем провідника,
від слова «ми» хлебнувши лишку.

і ніяким «спасибі» не віддати
те, що від тебе я отримав,
цінніше слави, честі, знаті,
те, що мене в мені ти втримав.

На свете нет ничтожнее меня…

на свете нет ничтожнее меня.
но это не предсмертная разлука.
до истечения отпущенного дня
пускай бурлит во мне святая эта мука.

и стыдно Господа в который раз просить,
чтоб Он, закрыв глаза в который раз,
мне недоумие моё сумел простить,
чтоб от меня меня Он снова спас.

я не гневлю, я упрощаю суть,
строптивость за покорностью скрывая,
и все напасти в горле как-нибуть
прорвутся хрипом, вновь меня спасая.

и побреду я снова по Пути,
не ведомому никому на свете,
и возлюбив, я не смогу спасти
того, кому без надобности дети.

Отец. Прошу. Меня не отлучи.
Дебильного, безмозглого детину.
Не хочешь приручить — хоть научи
смиренно пережить свою кончину.

по мне звучат Твои колокола.
из-за меня хромают ночью Храмы.
и для меня в бесправии огня
расплавятся Вселенной караваны.

мне стыдно, что тебе я изменил,
решив опять своей дорогою пойти.
мне радостно, что Ты остановил
меня на проклятом отчаянья пути.

я клялся, что безропотно снесу
все испытания, что мне пройти дано.
прошу: не дай моей душе остыть,
в который раз уткнувшись рылом в дно.

не перестану я на паперти молить
о приближении к Осмысленности краю.
Тебе же проще дать Себя убить,
меня Собой в который раз спасая.

но я осмелюсь этой жертвы не принять.
осмелюсь истолочь себя до праха.
ведь без Тебя мне не дано понять,
что значит жить без помощи и страха.

прости, Отец. Я снова был не прав.
и попрошу еще об этом я стократ.
быть может, за Тебя лишь жизнь отдав,
меня когда-нибудь утешит брат Сократ.

Бессонница чужих, но близких окон…

бессонница чужих, но близких окон
смущает цепким взглядом тишины…
и, убаюкивая сердце в липкий кокон,
я мерзну без тепла твоей спины…

бесперебойный скрежет этой казни
шлифует предрассветную строку,
в которой скудоумье без боязни
привинчивает душу к верстаку…

и полушепота покорная шершавость
не испугается, чтоб вознести мольбы,
и отшелушенная с рифмы детства шалость
вознаградит прозрачностью судьбы…

к Тому, Кто вразумляет и прощает,
к Тому, Кто охраняет исподволь,
к Тому, Кто не поверит, что бывает
не выводимая слезами мысли боль,

я не вернусь, но просто буду рядом
молиться, не надеяться, но ждать,
воспоминаний растревоженных парадом
Его любовь пытаясь оправдать…

когда-нибудь, простив мне столько боли,
Он с благодарностью воспримет эту муть
и, отпуская от меня Себя на волю,
улыбкой осветит мне верный Путь.

В распаянном набате тишины…

в распаянном набате тишины,
в изнеженном безмолвии тепла
я окунусь в свои хмельные сны
и протрезвею, как воздушная зола.

я в амулеты превращаю свои дни,
надоедаю чудотворцам и церквам:
Спаситель! Ты меня не прогони:
дай попетлять ещё по жизни жерновам

и если мне дано по тем дворам
скитаться, прославляя и грубя,
позволь мне, и ворам, и докторам
познать, постичь и полюбить Тебя.

дай силы мне, прохлады и любви
Твоё великодушие снести
и исповедь мою не оборви,
чтоб хоть кого-нибудь я смог ещё спасти.

Не стыдно чувствовать без слёз…

не стыдно чувствовать без слёз,
но без улыбки стыдно плакать,
когда вставляет, как «кокос»,
твоей души стальная мякоть.

когда в цветной иконостас
сливаются родные лица
всех тех, кто предал и кто спас,
за всех на всех — тебе молиться.

ты пожалеешь тех людей,
кто не узнал тебя сейчас,
кто подавился пеной дней,
забыв про верность про запас.

и всех не веривших простишь,
сведешь с ума своей улыбкой:
ведь ты же знаешь, что престиж —
лишь ненадолго, как ошибка,

ты приструнишь своих коней,
врагов почтишь учителями,
поймешь, что Жизнь была мудрей,
когда травила кобелями.

скажи спасибо, что живой,
любовью не гневи козла:
он сам несчастен был с тобой,
тебе тогда желая зла.

и от стадов подальше будь:
Спасение интимней секса.
о том, что знаешь, не забудь:
мощнее Бога нет рефлекса.

Господь, дай мне сойти с ума…

Господь, дай мне сойти с ума,
чтоб не забыть моих грехов,
чтобы души моей тюрьма
гудела скрежетом оков.

отдай кому-нибудь мой мозг!
тому, кто посильней меня,
кто сможет без убогих слёз
Тебя постичь на склоне дня

а мне оставь тот косогор,
с которого во сне кричу,
я принимаю Твой укор:
ведь я души не излечу.

мне до конца нести позволь
свой стыд, и боль, и пустоту,
и топких слёз сухую соль,
и беззащитную мечту.

я сам закрою эту дверь,
чтоб от себя Тебя спасти
Ты слишком много снес теперь,
чтобы меня ещё снести.

прости меня, что я не смог
исполнить Твой простой приказ,
спасибо, что понять помог,
как мне помочь Тебе сейчас:

я не позволю на Тебя
взвалить ещё один кирпич,
и Ты, прошу, меня любя,
моё безумье увеличь.

пусть все, что в жизни натворил,
мне никогда не искупить:
и ради тех, кого любил,
не дай мой счетчик обнулить.

поверь, давно мне не страшны
рубцы зевающих могил,
и в этом нет ничьей вины:
я сам себя похоронил

и если сможешь, улыбнись
на Небе моему отцу
и сыну дай такую Жизнь,
какой не дал мне подлецу.

Когда душа надломлена, как хлеб…

когда душа надломлена, как хлеб,
и соком слёз из глаз сочится страх,
ты прозреваешь, что давно ослеп,
с прокисшею усмешкой на губах.

ты сам себя казнишь за те грехи,
которые для Неба — чепуха.
молитвы ты читаешь, как стихи,
но вместо радости на сердце — шелуха.

забудь канон, обряды и посты!
не лезь ты с поцелуями к крестам!
отвалятся грехов твоих хвосты,
когда ты превратишься в детства храм.

когда источником твоей земной любви
окажутся проказы малышей,
тогда расплавится кагор в твоей крови,
и станет Богу хорошо в твоей душе.

Твоё мне сладко чтить самоуправство…

Твоё мне сладко чтить самоуправство,
безжалостно Тебя благодарить,
в наивности не замечать лукавства,
и нагло, как отца, Тебя любить

в Твои дома всегда входить с улыбкой,
распугивая тёток и кликуш,
и не бояться совершить ошибку:
ведь ясно же, где Истина, где чушь…

в метро вдруг без причины засмеяться,
на остановке вдруг затанцевать,
чужим знакомым лицам улыбаться,
кого-то и в ответ разулыбать…

в стихах, как в детстве, робко шепелявить,
но понимать: на мне — Твоя броня.
Тебя теперь мне точно не оставить:
Ты только Сам не оставляй меня…

Уходят люди в тишину…

уходят люди в тишину,
смолкает гул, мелеют темы,
и, как стеклянную струну,
ты ветром наполняешь вены…

своих мечтаний палачом
ты назначаешь самых близких
и не жалеешь ни о чём,
беря ответственность за риски…

в невинной нежности вина,
как на нейтральной полосе,
ты видишь, что любовь равна
ко всем, со всеми и как все,

что исключительности ноль —
лишь всхлипа проходная шалость:
не плачь о том, что чья-то роль
компактней, чем тебе казалось…