Нас обесцвеченность порой…

нас обесцвеченность порой,
как тренер ловкий, напрягает,
и чёрно-белой мишурой
на нервах хитренько играет:

«Привыкни к этой пустоте…
Ведь спектр красок истощает…
Всмотрись сама: с тобой не те,
кто жизнь твою обогащает…

Взгляни спокойно на себя:
самодостаточна, красива…
И не психуй, ему грубя,
а просто «нет» скажи брезгливо…

Пусть тот, кто красок карнавал
испортил пьяной глупой шуткой,
своей тебя не называл,
к твоим капризам был нечуткий…

Пусть неприкаянности вязь
в тягучий стих опять вольётся…
Ко всем чертям пошли, смеясь,
того, в ком чувство шевельнётся…

Не смей себя за то казнить,
что рядом с ним ты не осталась.
Ведь ничего не изменить:
случилось то, чего боялась!

Ну ладно. Так и быть: поплачь.
Да не ори: весь двор разбудишь!
И, кстати, время — лучший врач.
Его ты скоро позабудешь…»

а сердце правдою слепой
казнит тебя невыносимо:
«Он был не просто так с тобой…
Но не смогла ты быть любимой…»

Устал. Покой меня не любит…

устал. покой меня не любит.
час робкой тишины настал.
любимые всегда нас губят,
играя в некий ритуал.

зачем опять перед глазами
твоей улыбки нежной свет?
зачем играть в любовь с козлами,
их умножая бед букет?

нас манит тишина уюта,
но тонем в смраде глухоты,
когда всего нужней кому-то
все кто угодно, но не ты…

и выдыхая гул обиды,
мы отпускаем, всё простив.
и, всем не подавая вида,
в себе мы гасим боли взрыв.

самоиронией защитной
мы сердца замедляем стон,
и в нежности кровопролитной
наш тихий ропот растворён.

ну не судьба быть с кем-то рядом.
ну что теперь? убить себя?
такой у Бога уж порядок:
себя губить, не тех любя…

Мы целовались — звезды слепли…

мы целовались — звезды слепли,
и было трудно нам дышать.
и без пустых и лишних реплик
сама легла под нас кровать…

я раздражал тебя до стонов,
я разряжал свой пыл в тебя,
в проникновении бетонном
себя губил, тебя любя…

я знал, что рано или поздно
придет безумию конец…
зачем опять прозрели звёзды!
зачем влюбился я глупец!

я не вернусь, но буду рядом,
благодаря за сладкий миг,
когда под стонов листопадом
с тобой я сам себя постиг…

Любви изысканной игрушкой…

любви изысканной игрушкой
я был у Ваших ног, мадам…
не зная, что попал в ловушку,
я безгранично верил Вам…

меня пленила Ваша смелость,
и то, каким я с Вами был,
и то, как Вам меня хотелось,
дразнило мой животный пыл…

Вас вспоминая, я томился,
часы минутами считал,
всё время рядом быть стремился
и от восторга пропадал…

потом Вы от меня устали,
и я случайно вдруг узнал,
что сердце Ваше крепче стали,
как бриллиантовый кристалл…

на что надеялся? не знаю…
бессмысленно теперь вникать.
без Вас не то что изнываю,
но и не так чтоб наплевать…

меня Вы быстро разлюбили,
но долго я понять не мог,
что всё, чем страсть мою вскормили,
был на веревочке кусок…

Вы не писали мне, я знаю…

Вы не писали мне, я знаю:
бухали с кем-то Вы вчера…
и эта Ваша жизнь двойная —
обиды ветреной игра…

я размечтался, как ребёнок,
но обманули Вы меня…
Вы были круче всех девчонок,
меня надеждою маня…

своей улыбкой белозубой
меня сжирали, словно моль,
язвили, как свинья под дубом,
о том, что толку во мне ноль…

конечно, всё я понимаю:
куда мне в Ваш калашный ряд…
просплюсь и снова забухаю,
небрит, заброшен и помят…

в гламурный мир Ваш от Кардена
бессрочно мне заказан путь,
и больше Вас я не раздену,
не поцелую Вашу грудь…

как с яблонь дым, Вы друг пропали,
и я усвою сей урок…
я знаю: Вы мне не писали,
чтоб первым бросить Вас не смог…

Была гроза, лил дождь стеной…

была гроза, лил дождь стеной,
деревья землю целовали…
и слышал я протяжный вой,
в котором тучи танцевали…

как молния, слепила тьма,
катком меня давило небо,
коловращения тюрьма
насущного просила хлеба…

глушила ненавистью блажь,
зверели, всё сметая, воды,
ловили листья свой кураж,
слепя собой громоотводы…

всё в страшной пляске обновлялось,
сквозь смерть к рождению маня,
когда случайно ты призналась,
что в твоей жизни нет меня…

Раз, два, три, четыре, пять…

раз, два, три, четыре, пять,
вышел зайчик погулять…
не везет ему опять:
снова некого ебать…

не сидится зайке дома,
тянет к мясу молодому,
обзвонил всех баб знакомых,
но кругом одни обломы…

зайку бросила хозяйка:
заебал хозяйку зайка…
на фейсбуке сотни лайков,
а судьба, как скупердяйка,

одиночеством изводит,
и он пятый день на взводе,
будто сам с собой в разводе,
но не рад своей свободе…

слушает блатные сказки
и в чужие верит маски,
строит милым дамам глазки,
в сексуальной свистопляске

тратит жизнь на пустоту,
соблазняет красоту,
разрушает чистоту,
чтоб опять найти не ту…

Ты очень странно появилась…

ты очень странно появилась,
и не поверил я судьбе,
которая обматерилась,
меня швырнув, как мяч, тебе…

твоей улыбкой окрыленный,
я глупость сделать не боюсь
и, взглядом нежным опьяненный,
с тобой собою становлюсь;

я плавлюсь от твоих касаний,
твой запах исцеляет боль,
не нужно мне твоих признаний:
мне просто рядом быть позволь,

тебя лаская, подчиняться
животной дерзости своей,
от поцелуев возбуждаться
и знать, что нет тебя нежней,

и кайфовать, когда твой шепот
звучит, как музыка, в ушах,
когда весь мир уходит в штопор,
когда не мат страшит, а шах…

и утонуть в тепле распятой
на мне пьянящей красоты…
я не бухой, я чуть поддатый,
когда со мною рядом — ты…

Той встречи не должно было случиться…

той встречи не должно было случиться…
надежде той не стоило кадить…
совсем чуть-чуть я поспешил влюбиться,
но не успел тебя в себя влюбить…

лишь опьяненный нежности дурманом,
я смог всё, наслаждаясь, пережить,
и появление твоё не счесть обманом,
и, отпустив тебя, не позабыть…

я сам себя сомнением обидел,
не веря в то, что слышал, в то, что мог…
я восхищался, любовался и не видел,
что окрыленности моей прописан срок…

и вот однажды, в воскресенье пополудни
я понял, что ты больше не со мной,
и солнцем озарившиеся будни
мою надежду сделали смешной…

пикируя, над нами стынут птицы,
прощая всё, под нами тает твердь,
совсем чуть-чуть я поспешил родиться
и не сумел до срока умереть…

Цена моим слезам — две банки пива…

цена моим слезам — две банки пива.
моим желаниям предел — твои глаза.
ты так обворожительно красива,
как будто Бог меня тобою наказал.

мне в отражении своём тебя не видно.
как жаль, что врать не могут зеркала.
перед тобой мне за себя немножко стыдно:
ведь ты должна была прийти, но не пришла.

я жду тебя, от боли стиснув зубы.
терплю себя, не нужного тебе.
во сне всегда твои целую губы,
а наяву кусаю губы в кровь себе.

я жду тебя, а ты все не приходишь.
и снова без тебя я спать ложусь.
но ты напрасно из себя меня выводишь:
я знаю, что ты есть, и я дождусь.